Чтение с листа - Страница 14

– От таких не убережешься…

– Это правда. Так приходи, если что.

– Спасибо, но я, правда, не боюсь.

Какая все-таки выросла гордячка! А ведь не раз она ее покойнице матери говорила: «Ты чего, Мария, воспитываешь ее как принцессу?! Как она жить будет, о ней подумай. И к имени собачьему приучила. Так и хочется: „Ветка, Ветка, ко мне!“. Я-то всегда по-людски – Лизавета, хорошее имя, нежное – Лизанька. А они с отцом только когда ругали – Лиза, а ласково, так по-собачьи. Муж попроще будет, уважительный. Хотя хозяин не ахти. Что Бог дал, то и выросло, на этот год вот – яблоки. А места сколько пропадает, хоть бы ребенку своих огурчиков-помидорчиков, клубнички с грядочки. Мать-то, царство ей небесное, только по вечерам за книжку бралась, а эта прям с утра. И что они в них находят, этого я во всю жизнь не пойму. Тут на телевизор времени не найдешь – кино посмотреть, а они – читать.»

Вете вдруг захотелось покрасить дом, обязательно зеленой краской, а балюстраду терраски – белой. И посадить розовый куст. Не так уж трудно приехать по осени его закрыть, а весной – освободить от еловых веток. Делов-то – час на электричке и минут пятнадцать пешком. А еще завести настоящий самовар, говорят, в «Зеленой роще» есть умелец, шишек набрать…

Миша, муж ее, родом из маленького уральского городка, выросший с вечно усталой матерью-одиночкой, попав в их семью, долго привыкал ко всяким салфеточкам, скатертям, красивой сервировке. И она терпеливо, пока не вошло в обиход, не преодолелось безразличие к мелочам, настойчиво внушала ему, что иначе нельзя. А теперь впервые за десять лет позволила себе распуститься.

Вету изумило, что она совершенно не волнуется, как там Павлик, отправленный к приятелю, делает ли уроки и склеил ли наглядное пособие по природоведению. А главное – она не скучала! Вета вдруг поняла, что с мужем они никогда не расставались, а Павлик уезжал на смену в лагерь – так измучивалась от выходных до выходных. В воскресенье можно было вопреки запрету подкараулить, когда они шли в лес, или, прижавшись носом к забору: («Мальчик, мальчик, позови Павла Нелюбина из восьмого отряда») сунуть сквозь щель печенье и горсть ягод. А как без нее шеф проживет целую пятницу, не тревожило – наверняка уйдет пораньше, глядишь, – и других отпустит.

Никогда не была так вкусна картошка с луком, которого она, наконец, наелась от души – нечего волноваться, что будет пахнуть.

Солнце уходило в тучку – неужели завтра ждать дождя? Уже в размывающих контуры предметов сумерках она сняла и сложила гамак, обошла сад. Хотела перевернуть бочки с дождевой водой, чтобы не разорвало зимой, но не хватало сил. «Вот так, а думаешь, все можешь сама!»

Свет горел слабо, можно было различить рисунок спирали в лампочке, но вокруг нее было так же серо, как за окном. Не Москва, хоть и близко, линия электропередачи третьей категории… Наползал ватной полосой туман, отвоевывая все больше пространства. Ничего, раньше жили при свечах. Или вот керосиновая лампа в сарае на полке стоит. Ей по-прежнему хотелось сделать что-нибудь необычное, но фантазия молчала, свет замигал и погас. Вета зажгла всегда бывшую под рукой на такой случай свечку и подошла к висевшему на стене зеркалу.

Подумаешь, тридцать два года… Да, в зеркало ей теперь приходится смотреть чаще, начальник часто повторяет, что как театр начинается с вешалки, так их институт начинается с приемной, где она – хозяйка. А люди едут со всей страны. Работа ей нравилась, хотя пора бы подумать о перспективах. С ее педагогическим дипломом – куда? В школе за три года она дошла до ручки, бежала без оглядки. Так что «пока секретарем, а там посмотрим» в тот момент ее вполне устраивало, а теперь – как в капкан попала. Шеф ее полюбил, оценил, из каких-то хитрых резервов ей по второй ведомости доплачивает: «Не каждый молодой кандидат наук так получает». Да и работа по ней. Недаром она Дева по гороскопу – исполнительная, обстоятельная, все помнит, а домой придет – как ластиком стирает из головы все служебное. Семья!

Лампа над головой не загорелась – вспыхнула! Когда-то здесь на даче, еще девочкой она с восхищением смотрела на электрика, который ловко, как циркач, вскарабкался на столб, цепляясь железными крюками (их непонятно почему называли «кошками») и что-то повернул. «Горит!» – обрадованно закричала она маме, увидев тусклый свет фонаря под круглым железным колпаком. Электрик погрозил ей рукой и будто с неба грозно крикнул: «Горит у пожарных, а у нас светит!»

Зря она кабачки не собрала, неровен час, ночью ливанет, ползай потом между листьев мокрых. Кровать сегодня какая-то жесткая… Пришла бы, что ли, Лизавета, поболтали бы. Хотя о чем с ней говорить – скрытная. В прошлом году Колька Васильев с утра проснулся – воняет какой-то химией, ничего понять не мог. А потом жена пошла в сельпо, мама дорогая! – у них и пахнет! Столбы: были небесно-голубые, яркие, веселые, а между ними сетка, а стали – зеленые… Она так и застыла сама, как столб – кому понадобилось в темноте чужой забор перекрашивать?! Июнь, конечно, ночи светлые, но все равно… Краска была совсем свежая, двух недель не прошло. Кольке тогда едва хватило, от сарайчика осталась, но выделялись красиво, ни у кого на улице таких не было – все зелень, то кусты, то штакетник… Так это и осталось загадкой. А вот она уверена – это Веткиных рук дело, слышала, как она мужу говорила: «Ну надо же, такой забор, вырви глаз, смотреть противно». А от нее только краешек и виден. Но не пойман – не вор. Так что поговорить с ней было бы не о чем. Да, напрасно и приглашала ее. Самой-то не страшно, уж сколько лет как вдова, все одна и одна.