Чтение с листа - Страница 25

Все-таки экономия экономией, а нервы и покой всего дороже. Хоть не было никакого уговора, Елизавета звонит через день с подробным отчетом: закончили класть плитку перед домом, почистили бассейн, наполнили водой – под солнцем так и сверкает, она велела маркизы помыть из шланга, а то песок осел – правильно ли? Очень хорошо смотрится кафель цвета морской волны в нижней ванной, начали монтировать технику в кухне – она завтрак готовила, плита работает превосходно.

Перед отъездом Вета получила карту с подробным описанием округи: где недорогие кафе, где сувениры купить, на каком пляже вход в воду лучше. Но она исследовала все сама: ей нравилось по вечерам, смешавшись с нарядной толпой, прогуливаться по главной улице, проходить сквозь непрерывную череду лавочек, сменяющие один другой ароматы кофе, жареной рыбы и пряного мяса из аппетитных ресторанчиков, где нелегко было найти свободное место. В этой курортной толчее как-то нелепо было перемещаться одной, и она познакомилась на пляже с пожилой парой из Тюмени, которая с удовольствием составляла ей вечернюю компанию. Весь день она пила кефир и ела дешевые местные фрукты, а потому в ужин могла позволить себе ресторан. Она представилась родственницей хозяйки виллы, новые знакомые осмотрели дом уважительно – их номер в четырехзвездочном отеле как-то сразу померк. При них она отдавала распоряжения почтительно внимавшему Периклу – на супругов это, кажется, произвело впечатление. Вета так вошла в роль, что чуть ли не впервые в жизни перестала считать деньги, и все мечты о новой дубленке отодвинулись, капитулировали перед расслабленной негой жаркого солнца и нереально звездного неба.

Грех жаловаться, настоящей нищеты она никогда не знала, но и лишних денег в доме не бывало. Муж в финансовые вопросы не вникал, отдавал зарплату, что называется, до копейки и, если она хотела посоветоваться насчет семейного бюджета, всегда отшучивался: «Кто у нас министр финансов? Ты. Вот и решай». И только под конец недолгой своей жизни, когда открылись границы, он поднял голос: «А давай-ка подэкономим – и в Европу?!» Съездили они в Европу целых три раза, а еще в Египет. Там она опять полюбила море. А то с детства, с пионерского лагеря в Анапе, когда попала в шторм на катере, боялась воды смертельно. Теперь же готова была целый день барахтаться у кораллового рифа – не могла наглядеться на пестрый танец рыбок – каждую секунду новый блестящий узор, на юркую грацию, плавную игру полупрозрачных гибких хвостов.

На это двух зарплат хватало. Но представить, что она может позволить себе какую-то блажь, роскошь… Вета стеснялась заходить в дорогие магазины, никогда не набирала горы вешалок, чтобы хоть на минутку надеть вещи, которых заведомо не купит. А вот Надюша – хлебом не корми – обожала всякие бутики. «Пойдем, пощупаем, – зазывала она Вету, – а потом где-нибудь кофейку попьем». На зарплату поликлинического окулиста тоже не очень-то разгуляешься, но она умеет держаться королевой, продавщицы вокруг так и вьются…

Но сейчас Вета примеряла и примеряла на себя чужую жизнь, как Надюша не нужные ей вечерние наряды, и неожиданно упивалась актерством. Только раз ей подумалось, какую конфетку она сделала бы из старой дачи при теперешних-то возможностях, не то что раньше, когда простой доски было без блата не достать. Так ей стало жалко потерянного родового гнезда, до слез… И аромат жасмина (если не вырубили, вымахали, наверное, и сплелись кронами), и ее гордость – высоченные лилии, где однажды на стебле насчитали семнадцать сиреневых раструбов, над которыми вечно гудели пчелы, и разросшиеся, как сорняки, так любимые мамой розовые и лиловые люпины… Никогда не позволяла она себе мысли о том, что же там теперь, на месте их скромного домика. Одно знала: эта дача спасла сына от… она даже боялась формулировать, от чего. Можно просто сказать, спасла ему жизнь. Вот и все.

Ну вот, бывает же в жизни везение! Спасибо деду и за это. Молодец он, но начинает сдавать, жалуется, что молодые подпирают. Он, конечно, старость себе обеспечил, но без работы не загнулся бы. А Елизавета его отчиталась, что во дворе уже кусты высаживают, дом снаружи, как она сказала, «белее снега», а внутри такая чистота и красота – «заходить страшно». Надо будет ей передать через деда что-нибудь, посмотреть – на день рождения, как обычно, всякой ерунды надарили: может, отдать гарнитур с бирюзой, сама все равно такой не наденет. Или это слишком роскошно? Хотя за свой покой – не жалко.

Тюменские знакомцы пригласили Вету съездить на такси повыше в горы, там в основном англичане поселились, живут круглый год. Наверху зимой не такая влажность, а летом прохладнее. До моря – десять минут, у всех, конечно, машины, и даже движение здесь привычное для них – левостороннее. Красиво все обустроено, хотя и довольно просто, без того шика, который внизу, у русских бизнесменов и депутатов. У Веты не было знакомых богачей, если не считать тех, которые иногда появлялись у шефа. Она всегда внимательно вглядывалась в них, даже принюхивалась, впрочем, аромат больших денег, которые, зря говорят, не пахнут, тонкой волной немедленно распространялся по ее предбаннику. И меньше всего он был парфюмерным. Скорее, это был запах чистоты, который не достигается простым душем дважды в день, но системой всяких скрабов, пилингов и прочих процедур, свежей одежды, которая не надевается второй раз без чистки-стирки-глажки, блестящей от гуталина обуви, новых кожаных аксессуаров. Казалось бы, несложно было этому подражать, но почему-то мало кому из других слоев это удавалось. Впрочем, бывало. Вета вспомнила девочку-одноклассницу, которая училась с ними не до конца школы, потом переехала – как ее звали? – точно, Лида. Она еще носила в волосах белый обруч. У нее всегда все было как новое: карандаши, точилки, пенал, тетрадки. Топорщился крахмалом пионерский галстук, чернильные пятна не уродовали кружевные манжеты. И все это не было только заслугой чистоплотной мамы: на уроках физкультуры, когда на лавочках в раздевалке громоздились комья второпях сброшенной одежды и валялись друг на друге туфли, ровная стопочка ее формы и «пятки вместе, носки врозь» поставленная обувь выделялись как цветок среди сорняков. И что странно: ее не дразнили, никого это не раздражало, но и зависти не вызывало – подражать ей даже не пытались, было недостижимо. Интересно бы посмотреть на нее сейчас…