Чтение с листа - Страница 6


К оглавлению

6

Отнял руки от лица. Ладонь взмокла, влага смешалась с грязью и растеклась по хиромантическим линиям. И линия жизни превратилась в реку, текущую откуда? куда? То есть у нее был исток, но она никуда не впадала, пересыхала, как на географической карте речки в пустынях: ниточка истончается, истончается, потом превращается в пунктир и наконец исчезает. Помнил со школьных уроков страницу атласа: «Казахская ССР». И экзотические названия с бьющей в глаза буквой «ы» – пески Мойынкум, реки Ушозен, Шылбыр. Текут из ниоткуда в никуда…


Машка прижалась к ней и зашептала прямо в ухо, щекоча дыханием:

– Клянись, что никому не скажешь!

Вета бессильно кивнула.

– А мне ничего не страшно. Меня бабушка тайком маленькую покрестила, так что я – особенная, не такая, как все вы. И у меня будет вечная загробная жизнь.

В другой момент это признание потрясло бы Вету, но не сейчас. Она вообразила себя в гробу – красивую, всю в цветах, кругом плачут. Только маму и папу она не могла себе представить…

Вожатая Катя подошла к ним:

– Ну как вы, девчонки? Держитесь! Кто же знал, что оно так разбушуется. Смотрите, во-он уже берег. Немного успокоится – и мы причалим.

Действительно, Вета и не заметила, как сквозь марево проступили очертания гор, тонкой линией прорисовалась песчаная лента пляжа…

Спускались на сушу на дрожащих ногах, колени так и норовили подогнуться.


Стараясь не встречаться взглядом с Катькой, он быстро прошел к себе в комнату. Достал из ящика календарь, на котором, как насмешка, была глянцевая репродукция: Айвазовский, «Девятый вал», и, тыча пальцем, подсчитал: до конца смены осталось 17 дней…


А назавтра Вета отправила домой телеграмму, которая родителей так изумила и напугала, что они помчались на переговорный пункт, звонить в лагерь: «Все хорошо, я жива».

И с тех пор она море невзлюбила. До поры считала, что навсегда…

Репетиция веры
1973

В их блочной девятиэтажке, конечно же, не было никаких лифтерш. Хотя лифт был и, надо сказать, работал вполне исправно. Зато у Надюши в «кооперативе научно-исследовательских работников» подъезд украшали горшки с цветами, и за нелепо, хоть и привычно там выглядящим конторским письменным столом важно восседала, как писали в заграничных романах, консьержка. Их было три – сменных, каждая колоритна по-своему. Все – личности весьма влиятельные и вместе с домоуправом составлявшие целое учреждение. Лифтерши знали не только обитателей каждой квартиры, но их родных и друзей – всех, кто более или менее часто приходил в гости или по делам. И не только в лицо и по именам, но в неведомо как собранных подробностях.

Вета каждый день заходила за Надюшей по дороге в школу и ждала у стола на старинном, кем-то выброшенном кресле. Так повелось. В институтские годы продолжилось – поступили в разные, но оказались в соседних зданиях: Надюша прорвалась в медицинский – исполнила детскую мечту, а Вета без призвания, так, по семейной традиции, как мама, – в педагогический на русский и литературу. Теперь не рядом в школу бегали, а ездили неблизко – на метро из Черемушек на Пироговку, и опять она ждала около лифтерши, только уже не в уютном кресле, а на неудобном канцелярском стуле. Надюша вечно опаздывала, годы шли, ничего не менялось.


Ну ладно, если Ветка такая вся положительная-пунктуальная, пусть в конце концов ездит одна! Почему надо каждое утро устраивать сумасшедший дом, что случится, если войдет в аудиторию на три минуты позже… У них посерьезнее учеба будет – сегодня пропустишь, завтра человека на тот свет отправишь, и то ничего. А что она проморгает: слитно писать или раздельно? Важно, конечно, но не смертельно. И что ее потянуло в этот пед: в учебе никакого интереса, в перерывах одни бабские сопливые ля-ля, а на всю жизнь вперед и заглянуть страшно… Ведь вполне могла бы с ней вместе поступить в медицинский, химия у нее вообще шикарно шла, да и остальное. Крови она, мол, боится. Да просто курица бесхребетная, ей лишь бы все было тихо-мирно, с ума сходит, если кто-то поссорился, готова всем уступать. Вот мужу счастье привалит! Девушка без недостатков! Да еще и хорошенькая. Правда, скучновата…


Нина Кирилловна не покидала поста уже невесть сколько лет и помнила Вету первоклассницей с белыми лентами в длинных косах, заплетенных «корзиночкой».

– Нина Кирилловна, а если подсчитать, сколько пар носок вы за эти годы связали? – Вета уже заметно нервничала, но звонить не хотелось, хотя телефон важно стоял на столе по соседству с табличкой «Служебный. Личные разговоры строго запрещены». Она прекрасно знала, что происходило в квартире на пятом этаже: Надюша металась в поисках кошелька или косметички – всегда одно и то же. «А как правильно – „носок“ или „носков“», – отметила она и обрадовалась своему интересу, потому что он вспыхивал редко, и она уже понимала, что никогда не полюбит профессию. Но новых мечтаний так и не появилось, поэтому жизнь текла от сессии до сессии с перерывами на каникулярные развлечения.

– Кто же считать-то станет, деточка, главное – носились бы с удовольствием.

– Да, я в ваших, с голубыми полосками, в походе как королева была, – согласилась Вета.

Шерсть надо было приносить самим, с непременной остротой – «из шерсти заказчика», а за работу Нина Кирилловна брала только конфетами – сластена была неслыханная, что сильно сказалось на ее теперь необъятной фигуре. Хотя, как ни странно, двигалась она легко и лестницу мыла молодой сменщице Любе на зависть.

Люба не скрывала, что сюда поступила ненадолго, «до лучших времен», под каковыми она однозначно подразумевала удачное замужество. Она приехала из тульской деревни, ночевала, когда не на дежурстве, у двоюродной тетки и жадно всматривалась в каждого, входящего в подъезд.

6